Автобиография
Биография моя проста. Родился в 1938 году, в Тюмени, в семье педагогов. Закончил в своём родном городе школу. По причине ранней склонности к сочинительству, с детства подумывал ступить на литературную стезю. Были, правда, и другие планы. Романтические: поступить в морское училище. И более «земные»: пойти по стопам родителей, в педагогический институт. Романтические провалились из-за придирчивости врачей, земные – из-за неувязки с приёмом документов. Сама судьба властной и прихотливой рукой направила меня на журфак Уральского университета и способствовала тому, что я, при своем троечном аттестате, сдал все приемные экзамены на «отлично». В университете бросил писать стихи и начал писать рассказы. Для рассказов, естественно, необходим жизненный материал, а никакого материала, кроме собственного детства, у семнадцатилетнего первокурсника быть не могло. Отсюда всё и пошло… Моя дипломная работа состояла в основном из рассказов о детях. Она же стала основой первой книжки, которая появилась на свет в Свердловске в 1962 году…
Еще до получения диплома я стал работать в газете «Вечерний Свердловск», потом в журнале «Уральский следопыт», а через четыре года, уже будучи членом Союза писателей, ушел «на творческие хлеба». С тех пор сижу за своим письменным столом и пишу. Как видите, всё очень просто… Видимо, «сыграла наследственная педагогическая струнка», и в шестьдесят первом году я начал организовывать ребячий отряд. «Каравеллу». Именно это дело позволило мне хоть в какой-то степени объединить в своей жизни мечты о писательстве, об учительстве и о парусах. Ибо «Каравелла» через несколько лет стала парусной флотилией. А еще – главной причиной того, что я так и не вернулся в Тюмень, хотя в начале шестидесятых были такие планы. Нельзя было бросить ребят, которых сам приручил и объединил в крепкие экипажи, научил любить паруса…Советский и российский детский писатель, поэт, сценарист, журналист и педагог
14 октября 1938 г. - 1 сентября 2020 г.
В. Крапивин
«Тюмень всегда была и остаётся моей родиной… Город-сказка. Город-детство. Это ведь как первая любовь, которая никогда не забывается. Тюмень мне всегда виделась городом достаточно духовным и красивым»
Автобиография
Биография моя проста. Родился в 1938 году, в Тюмени, в семье педагогов. Закончил в своём родном городе школу. По причине ранней склонности к сочинительству, с детства подумывал ступить на литературную стезю. Были, правда, и другие планы. Романтические: поступить в морское училище. И более «земные»: пойти по стопам родителей, в педагогический институт. Романтические провалились из-за придирчивости врачей, земные – из-за неувязки с приёмом документов. Сама судьба властной и прихотливой рукой направила меня на журфак Уральского университета и способствовала тому, что я, при своем троечном аттестате, сдал все приемные экзамены на «отлично». В университете бросил писать стихи и начал писать рассказы. Для рассказов, естественно, необходим жизненный материал, а никакого материала, кроме собственного детства, у семнадцатилетнего первокурсника быть не могло. Отсюда всё и пошло… Моя дипломная работа состояла в основном из рассказов о детях. Она же стала основой первой книжки, которая появилась на свет в Свердловске в 1962 году…
Еще до получения диплома я стал работать в газете «Вечерний Свердловск», потом в журнале «Уральский следопыт», а через четыре года, уже будучи членом Союза писателей, ушел «на творческие хлеба». С тех пор сижу за своим письменным столом и пишу. Как видите, всё очень просто… Видимо, «сыграла наследственная педагогическая струнка», и в шестьдесят первом году я начал организовывать ребячий отряд. «Каравеллу». Именно это дело позволило мне хоть в какой-то степени объединить в своей жизни мечты о писательстве, об учительстве и о парусах. Ибо «Каравелла» через несколько лет стала парусной флотилией. А еще – главной причиной того, что я так и не вернулся в Тюмень, хотя в начале шестидесятых были такие планы. Нельзя было бросить ребят, которых сам приручил и объединил в крепкие экипажи, научил любить паруса…Советский и российский детский писатель, поэт, сценарист, журналист и педагог
14 октября 1938 г. - 1 сентября 2020 г.
В. Крапивин
«Тюмень всегда была и остаётся моей родиной… Город-сказка. Город-детство. Это ведь как первая любовь, которая никогда не забывается. Тюмень мне всегда виделась городом достаточно духовным и красивым»
«Это Тюмень, моя родина. Заросшие бурьяном склоны оврага, загадочный монастырь над речными обрывами, полная тайн церковь-библиотека, дремучие тополя, садовые джунгли, где мы в синих сумерках играли в партизан и разбойников; пыльный запах чердаков, запутанные переулки Городища и пристанского района, станция Тура под откосами у пристани, двери и крылечки с затейливыми деревянными узорами; кривобокие домики в стиле модерн, внутри которых – неуклюжие граммофоны, швейные машины «Зингер» и шкафы со старинными журналами «Нива» и «Родина», с сытинскими изданиями Жаколио и Капитана Мариетта… А ещё разлившаяся в мае река, неуклюжие буксиры, длинные плоты на желтой воде… А ещё – легенды о подземных ходах и сокровищах под фундаментами церквей…»
«Это Тюмень, моя родина. Заросшие бурьяном склоны оврага, загадочный монастырь над речными обрывами, полная тайн церковь-библиотека, дремучие тополя, садовые джунгли, где мы в синих сумерках играли в партизан и разбойников; пыльный запах чердаков, запутанные переулки Городища и пристанского района, станция Тура под откосами у пристани, двери и крылечки с затейливыми деревянными узорами; кривобокие домики в стиле модерн, внутри которых — неуклюжие граммофоны, швейные машины „Зингер“ и шкафы со старинными журналами „Нива“ и "Родина», с сытинскими изданиями Жаколио и Капитана Мариетта… А ещё разлившаяся в мае река, неуклюжие буксиры, длинные плоты на желтой воде… А ещё — легенды о подземных ходах и сокровищах под фундаментами церквей…"
О CЕМЬЕ
Петр Федорович Крапивин родился 6 февраля 1903 года (по новому стилю) в городе Пултуск, в 60 километрах к северу от Варшавы. Его мать Текла Войцеховна по происхождению была из обедневших польских дворян (по некоторым данным, родом из семейства польских графов, чьи корни уходят к временам Стефана Батория). Отец Федор Амвросиевич, адвокат (по семейному преданию, служил псаломщиком в одном из католических храмов в Пултуске), в 1905 году умер от туберкулеза.
Федор Амбросиевич и Текла Войцеховна Крапивины – дед и бабушка Славы.
Семинарий уже не было, и Петр окончил какие-то курсы. Петр Федорович очень хорошо знал языки: латинский, польский, старославянский, белорусский, древнегреческий, немецкий (что и определило в будущем его работу по филологической специальности).
Их сын, Петр Федорович Крапивин (1 год).
Польша. Г. Пултуск. 1905 г.
Польша. Г. Пултуск. 1905 г.
После его смерти Текла Войцеховна с сыном переехали в Вильно (Вильнюс), где прошли его детские годы. В 1915 году, во время Первой мировой войны, они с матерью спешно бежали из Вильно в Вятку. В начале 1920-х годов, когда Петр окончил школу, мать, ревностная католичка, посоветовала ему выучиться на православного священника.
Федор Амбросиевич и Текла Войцеховна Крапивины – дед и бабушка Славы.
Их сын, Петр Федорович
Крапивин (1 год).
Польша. Г. Пултуск. 1905 г.
Крапивин (1 год).
Польша. Г. Пултуск. 1905 г.
О CЕМЬЕ
Петр Федорович Крапивин родился 6 февраля 1903 года (по новому стилю) в городе Пултуск, в 60 километрах к северу от Варшавы. Его мать Текла Войцеховна по происхождению была из обедневших польских дворян (по некоторым данным, родом из семейства польских графов, чьи корни уходят к временам Стефана Батория). Отец Федор Амвросиевич, адвокат (по семейному преданию, служил псаломщиком в одном из католических храмов в Пултуске), в 1905 году умер от туберкулеза.
Семинарий уже не было, и Петр окончил какие-то курсы. Петр Федорович очень хорошо знал языки: латинский, польский, старославянский, белорусский, древнегреческий, немецкий (что и определило в будущем его работу по филологической специальности).
После его смерти Текла Войцеховна с сыном переехали в Вильно (Вильнюс), где прошли его детские годы. В 1915 году, во время Первой мировой войны, они с матерью спешно бежали из Вильно в Вятку. В начале 1920-х годов, когда Петр окончил школу, мать, ревностная католичка, посоветовала ему выучиться на православного священника.
На фотографии:
Петр Печенкин, чиновник постового ведомства в г. Вятке, Серафима Александровна Печенкина (ур. Перевощикова)
– дед и бабушка Славы по материнской линии.
Их дочь Маша, старшая сестра Ольги (будущей мамы Славы). 1904 г.
Петр Печенкин, чиновник постового ведомства в г. Вятке, Серафима Александровна Печенкина (ур. Перевощикова)
– дед и бабушка Славы по материнской линии.
Их дочь Маша, старшая сестра Ольги (будущей мамы Славы). 1904 г.
«Ольга Петровна Печёнкина родилась 08 июня 1904 года в семье почталиона Вятской почтово-телеграфной конторы Петра Константинова Печенкина и его законной жены Серафимы Александровны. Оба православные. Крещена 11 июня 1904 года в Александро-Невском соборе г. Вятки. Крестил протоиерей Владимир Дрягин»
В семье Печенкиных, кроме Ольги, были ещё старшая дочь Мария (1902 г.р., умерла от туберкулеза в возрасте 35 лет) и младший сын Борис (1906 г.р., тот самый, любимый дядя Боря, впоследствии описанный во многих автобиографических книгах Владислава Крапивина).
На фотографии:
Петр Печенкин, чиновник постового ведомства в г. Вятка, Серафима Александровна Печенкина (ур. Перевощикова)
– дед и бабушка Славы по материнской линии.
Их дочь Маша, старшая сестра Ольги (будущей мамы Славы).
1904 г.
Петр Печенкин, чиновник постового ведомства в г. Вятка, Серафима Александровна Печенкина (ур. Перевощикова)
– дед и бабушка Славы по материнской линии.
Их дочь Маша, старшая сестра Ольги (будущей мамы Славы).
1904 г.
«Ольга Петровна Печёнкина родилась 08 июня 1904 года в семье почталиона Вятской почтово-телеграфной конторы Петра Константинова Печенкина и его законной жены Серафимы Александровны. Оба православные. Крещена 11 июня 1904 года в Александро-Невском соборе г. Вятки. Крестил протоиерей Владимир Дрягин»
В семье Печенкиных, кроме Ольги, были ещё старшая дочь Мария (1902 г.р., умерла от туберкулеза в возрасте 35 лет) и младший сын Борис (1906 г.р., тот самый, любимый дядя Боря, впоследствии описанный во многих автобиографических книгах Владислава Крапивина).
Опасаясь нового ареста, Петр Федорович, отказавшись от сана, перебрался с семьей в Вятку, а затем, исправив документы, по вызову брата Ольги Петровны, Бориса, в 1936 году семья Крапивиных переехала в Тюмень. 14 октября 1938 года у них родился сын Владислав – будущий писатель Владислав Петрович Крапивин, детство которого прошло в Тюмени.
Петр Крапивин, тогда псаломщик, и Ольга Печенкина, активная комсомолка, поженились летом 1923 года. Петр Федорович был рукоположен во священника Троицкой церкви села Филиппово Вятского уезда 10 мая 1925 года.
У Крапивиных в тот период родилось двое детей: Людмила (30 января 1925 г.) и Сергей (6 июля 1926 г.). Десять лет в Филиппово и в Казарово семья Крапивиных жила дружно, хотя и трудно, но счастливо.
У Крапивиных в тот период родилось двое детей: Людмила (30 января 1925 г.) и Сергей (6 июля 1926 г.). Десять лет в Филиппово и в Казарово семья Крапивиных жила дружно, хотя и трудно, но счастливо.
30 марта 1932 года настоятель Петр по доносу был арестован вятским оперсектором ОГПУ по Нижегородскому краю по статье 58-10 Уголовного кодекса РСФСР (об этом имеется запись в Книге памяти жертв политических репрессий Кировской области). 10 июля 1932 года дело против Петра Крапивина было прекращено за отсутствием состава преступления.
В Тюмени Петр Федорович в 1938 году окончил Учительский институт, а в 1941 году и факультет русского языка и литературы Тюменского педагогического института. Работал в школе, преподавал в пединституте русский язык и вел педагогическую практику. (После войны Петр Федорович защитил кандидатскую диссертацию по филологии в Минском педагогическом институте, преподавал в учительских и педагогических институтах городов Белоруссии, был старшим научным сотрудником Института философии и права Академии наук Белорусской ССР).
2 января 1942 года отец Владислава Петр Федорович получил повестку в военкомат и пошел на фронт, ему было почти сорок лет. Великая Отечественная война разлучила семью Крапивиных. К счастью, Петр Федорович с фронта вернулся живым, но семья все-таки распалась… Владислав Петрович рассказывал: «В конце войны отец попал в Польшу, в места своего детства, встретил там женщину, завязался роман, появилась дочка. А мама познакомилась с квартирантом, которого подселили к нам. Он был недавно освобожден из лагеря. И, как в тысячах случаев после войны, когда семьи распадались, у родителей началась другая жизнь – у него в Белоруссии, а у нас в Тюмени».
Владислав в Тюмени проживал с мамой и отчимом, но порой ездил к папе в Минск.
Владислав в Тюмени проживал с мамой и отчимом, но порой ездил к папе в Минск.
Образование отца
Разлука
Опасаясь нового ареста, Петр Федорович, отказавшись от сана, перебрался с семьей в Вятку, а затем, исправив документы, по вызову брата Ольги Петровны, Бориса, в 1936 году семья Крапивиных переехала в Тюмень. 14 октября 1938 года у них родился сын Владислав – будущий писатель Владислав Петрович Крапивин, детство которого прошло в Тюмени.
Петр Крапивин, тогда псаломщик, и Ольга Печенкина, активная комсомолка, поженились летом 1923 года. Петр Федорович был рукоположен во священника Троицкой церкви села Филиппово Вятского уезда 10 мая 1925 года.
У Крапивиных в тот период родилось двое детей: Людмила (30 января 1925 г.) и Сергей (6 июля 1926 г.). Десять лет в Филиппово и в Казарово семья Крапивиных жила дружно, хотя и трудно, но счастливо.
У Крапивиных в тот период родилось двое детей: Людмила (30 января 1925 г.) и Сергей (6 июля 1926 г.). Десять лет в Филиппово и в Казарово семья Крапивиных жила дружно, хотя и трудно, но счастливо.
30 марта 1932 года настоятель Петр по доносу был арестован вятским оперсектором ОГПУ по Нижегородскому краю по статье 58-10 Уголовного кодекса РСФСР (об этом имеется запись в Книге памяти жертв политических репрессий Кировской области). 10 июля 1932 года дело против Петра Крапивина было прекращено за отсутствием состава преступления.
В Тюмени Петр Федорович в 1938 году окончил Учительский институт, а в 1941 году и факультет русского языка и литературы Тюменского педагогического института. Работал в школе, преподавал в пединституте русский язык и вел педагогическую практику. (После войны Петр Федорович защитил кандидатскую диссертацию по филологии в Минском педагогическом институте, преподавал в учительских и педагогических институтах городов Белоруссии, был старшим научным сотрудником Института философии и права Академии наук Белорусской ССР).
2 января 1942 года отец Владислава Петр Федорович получил повестку в военкомат и пошел на фронт, ему было почти сорок лет. Великая Отечественная война разлучила семью Крапивиных. К счастью, Петр Федорович с фронта вернулся живым, но семья все-таки распалась… Владислав Петрович рассказывал: «В конце войны отец попал в Польшу, в места своего детства, встретил там женщину, завязался роман, появилась дочка. А мама познакомилась с квартирантом, которого подселили к нам. Он был недавно освобожден из лагеря. И, как в тысячах случаев после войны, когда семьи распадались, у родителей началась другая жизнь – у него в Белоруссии, а у нас в Тюмени».
Владислав в Тюмени проживал с мамой и отчимом, но порой ездил к папе в Минск.
Владислав в Тюмени проживал с мамой и отчимом, но порой ездил к папе в Минск.
Образование отца
Разлука
Дома и в школе
Дома и
в школе
в школе
Родильный дом (угол улиц Кирова и Володарского; не сохранился).
Квартал по улице Герцена (между улицей Дзержинского и улицей Первомайской). Дом, где проживали Крапивины (1938-1946, март; улица Герцена, 59).
Школа № 19, начальная (улица Ленина, 41).
Дом, где проживала семья Славы Крапивина (1946-1948, лето; улица Смоленская, 32).
Дом, где проживала семья Славы Крапивина (1948-1949; улица Нагорная, 21)
Школа № 10, восьмилетняя (угол улиц Луначарского и Казанской) и лог.
Дом, где проживала семья Славы Крапивина (1950-1956; улица Грибоедова, 31).
Школа № 25, средняя (улица Первомайская,1).
Квартал по улице Герцена (между улицей Дзержинского и улицей Первомайской). Дом, где проживали Крапивины (1938-1946, март; улица Герцена, 59).
Школа № 19, начальная (улица Ленина, 41).
Дом, где проживала семья Славы Крапивина (1946-1948, лето; улица Смоленская, 32).
Дом, где проживала семья Славы Крапивина (1948-1949; улица Нагорная, 21)
Школа № 10, восьмилетняя (угол улиц Луначарского и Казанской) и лог.
Дом, где проживала семья Славы Крапивина (1950-1956; улица Грибоедова, 31).
Школа № 25, средняя (улица Первомайская,1).
План экскурсии
Родильный дом (угол улиц Кирова и Володарского; не сохранился).
Квартал по улице Герцена (между улицей Дзержинского и улицей Первомайской). Дом, где проживали Крапивины (1938-1946, март; улица Герцена, 59).
Школа № 19, начальная (улица Ленина, 41).
Дом, где проживала семья Славы Крапивина (1946-1948, лето; улица Смоленская, 32).
Дом, где проживала семья Славы Крапивина (1948-1949; улица Нагорная, 21)
Школа № 10, восьмилетняя (угол улиц Луначарского и Казанской) и лог.
Дом, где проживала семья Славы Крапивина (1950-1956; улица Грибоедова, 31).
Школа № 25, средняя (улица Первомайская,1).
Квартал по улице Герцена (между улицей Дзержинского и улицей Первомайской). Дом, где проживали Крапивины (1938-1946, март; улица Герцена, 59).
Школа № 19, начальная (улица Ленина, 41).
Дом, где проживала семья Славы Крапивина (1946-1948, лето; улица Смоленская, 32).
Дом, где проживала семья Славы Крапивина (1948-1949; улица Нагорная, 21)
Школа № 10, восьмилетняя (угол улиц Луначарского и Казанской) и лог.
Дом, где проживала семья Славы Крапивина (1950-1956; улица Грибоедова, 31).
Школа № 25, средняя (улица Первомайская,1).
План экскурсии
Владислав Петрович Крапивин (1938–2020) родился в городе Тюмени и провел в нашем городе все свои детские и школьные годы. Родители Владислава, Петр Федорович и Ольга Петровна Крапивины, со старшими детьми Сергеем и Людмилой, в 1936 году, за два года до рождения Славы, в спешке уехали из Кирова в Тюмень, опасаясь преследований со стороны властей, т.к. Петр Федорович был священником, а репрессии против служителей церкви и их семей набирали силу. В 1938 году, уже в Тюмени, родился Слава Крапивин.
Тюмень навсегда полюбилась будущему писателю, а тюменское детство стало главной и непреходящей темой всего его творчества. По всем произведениям Владислава Петровича рассыпаны жемчужины его воспоминаний и впечатлений о счастливом времени, прожитом в родном городе. Писатель в своих книгах дал Тюмени множество имен: Турень и Новотуринск, Старогорск и Старотополь, город Орехов и город Колокольцев, а также Устальск, Хребтовск и даже Ново-Калошин, Максимкин город, северный городок, просто «город» и «город Т». Но все это – крапивинская незабываемая Тюмень. Его долгая эмоциональная память, которую он сохранил в течение всей жизни, воплотилась в многочисленных строках, в которых он выразил любовь к своей Тюмени. Лучше всего о любимых уголках родного города рассказывает сам писатель.
Владислав Петрович Крапивин (1938–2020) родился в городе Тюмени и провел в нашем городе все свои детские и школьные годы. Родители Владислава, Петр Федорович и Ольга Петровна Крапивины, со старшими детьми Сергеем и Людмилой, в 1936 году, за два года до рождения Славы, в спешке уехали из Кирова в Тюмень, опасаясь преследований со стороны властей, т.к. Петр Федорович был священником, а репрессии против служителей церкви и их семей набирали силу. В 1938 году, уже в Тюмени, родился Слава Крапивин.
Тюмень навсегда полюбилась будущему писателю, а тюменское детство стало главной и непреходящей темой всего его творчества. По всем произведениям Владислава Петровича рассыпаны жемчужины его воспоминаний и впечатлений о счастливом времени, прожитом в родном городе. Писатель в своих книгах дал Тюмени множество имен: Турень и Новотуринск, Старогорск и Старотополь, город Орехов и город Колокольцев, а также Устальск, Хребтовск и даже Ново-Калошин, Максимкин город, северный городок, просто «город» и «город Т». Но все это – крапивинская незабываемая Тюмень. Его долгая эмоциональная память, которую он сохранил в течение всей жизни, воплотилась в многочисленных строках, в которых он выразил любовь к своей Тюмени. Лучше всего о любимых уголках родного города рассказывает сам писатель.
Тюмень навсегда полюбилась будущему писателю, а тюменское детство стало главной и непреходящей темой всего его творчества. По всем произведениям Владислава Петровича рассыпаны жемчужины его воспоминаний и впечатлений о счастливом времени, прожитом в родном городе. Писатель в своих книгах дал Тюмени множество имен: Турень и Новотуринск, Старогорск и Старотополь, город Орехов и город Колокольцев, а также Устальск, Хребтовск и даже Ново-Калошин, Максимкин город, северный городок, просто «город» и «город Т». Но все это – крапивинская незабываемая Тюмень. Его долгая эмоциональная память, которую он сохранил в течение всей жизни, воплотилась в многочисленных строках, в которых он выразил любовь к своей Тюмени. Лучше всего о любимых уголках родного города рассказывает сам писатель.
Городской родильный дом (Александровское родовспомогательное заведение) (угол улиц Кирова и Володарского, ранее улица Войновская; не сохранился).
Купец Иван Петрович Войнов (1826–1886) неоднократно (в 1879, 1880, 1883 гг.) выступал в тюменской городской Думе с инициативой строительства на свои средства родовспомогательного заведения, однако при его жизни его желание не было исполнено, т.к. Дума мотивировала отказ на строительство отсутствием средств на последующее содержание заведения. Только через 12 лет, Александровский родильный дом был открыт. Улица, на которой располагался дом, построенный на пожертвования И.П. Войнова, получила название Войновская (ныне Кирова). Более 50 лет этот родильный дом оставался единственным в городе. Здание снесено в 2002 году.
Купец Иван Петрович Войнов (1826–1886) неоднократно (в 1879, 1880, 1883 гг.) выступал в тюменской городской Думе с инициативой строительства на свои средства родовспомогательного заведения, однако при его жизни его желание не было исполнено, т.к. Дума мотивировала отказ на строительство отсутствием средств на последующее содержание заведения. Только через 12 лет, Александровский родильный дом был открыт. Улица, на которой располагался дом, построенный на пожертвования И.П. Войнова, получила название Войновская (ныне Кирова). Более 50 лет этот родильный дом оставался единственным в городе. Здание снесено в 2002 году.
Роддом на углу улиц Кирова и Володарского
(бывший Войновский)
(бывший Войновский)
Родильный дом
Городской родильный дом (Александровское родовспомогательное заведение) (угол улиц Кирова и Володарского, ранее улица Войновская; не сохранился).
Купец Иван Петрович Войнов (1826–1886)неоднократно (в 1879, 1880, 1883 гг.) выступал в тюменской городской Думе с инициативой строительства на свои средства родовспомогательного заведения, однако при его жизни его желание не было исполнено, т.к. Дума мотивировала отказ на строительство отсутствием средств на последующее содержание заведения. Только через 12 лет, Александровский родильный дом был открыт. Улица, на которой располагался дом, построенный на пожертвования И.П. Войнова, получила название Войновская (ныне Кирова). Более 50 лет этот родильный дом оставался единственным в городе. Здание снесено в 2002 году.
Купец Иван Петрович Войнов (1826–1886)неоднократно (в 1879, 1880, 1883 гг.) выступал в тюменской городской Думе с инициативой строительства на свои средства родовспомогательного заведения, однако при его жизни его желание не было исполнено, т.к. Дума мотивировала отказ на строительство отсутствием средств на последующее содержание заведения. Только через 12 лет, Александровский родильный дом был открыт. Улица, на которой располагался дом, построенный на пожертвования И.П. Войнова, получила название Войновская (ныне Кирова). Более 50 лет этот родильный дом оставался единственным в городе. Здание снесено в 2002 году.
Роддом на углу улиц Кирова и Володарского
(бывший Войновский)
(бывший Войновский)
Родильный дом
Слава Крапивин родился 14 октября 1938 года в городе Тюмени, в городском родильном доме (построенном ещё до революции на средства, оставленные по завещанию тюменским купцом Войновым). Более 50 лет этот родильный дом оставался единственным в Тюмени.
Родился я в городском родильном доме. Это – длинное одноэтажное, с мезонином, здание на углу улиц Володарского и Кирова, недалеко от Знаменской церкви. Я родился 14 октября, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, и мама потом рассказывала, что в то утро звонили колокола. И впервые выпал снег – белый, чистый. Если так в самом деле случается – это хорошая примета.
Славе 8 месяцев. 1939 г.
Славе 8 месяцев. 1939 г.
Слава Крапивин родился 14 октября 1938 года в городе Тюмени, в городском родильном доме (построенном ещё до революции на средства, оставленные по завещанию тюменским купцом Войновым). Более 50 лет этот родильный дом оставался единственным в Тюмени.
Родился я в городском родильном доме. Это – длинное одноэтажное, с мезонином, здание на углу улиц Володарского и Кирова, недалеко от Знаменской церкви. Я родился 14 октября, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, и мама потом рассказывала, что в то утро звонили колокола. И впервые выпал снег – белый, чистый. Если так в самом деле случается – это хорошая примета.
Дом на ул. Герцена, 59 1970-е гг.
Улица Герцена (ранее – улица Ляминская). На картах XVII – XVIII вв. современной улицы Герцена нет, на её месте был овраг, отделявший от города Малое Городище, который постепенно засыпали и застраивали. До улицы Кирова (ранее Войновской) улица Герцена (Ляминская) была застроена с обеих сторон, а дальше, до улицы Перекопской (переулок Трусовский), была односторонкой. 4 ноября 1922 года, по случаю пятилетия октябрьской революции, улицу переименовали в «улицу Герцена» (А.И. Герцен – русский публицист-революционер, писатель, педагог, философ).
Деревянные домики на улице Герцена с резьбой наличников и крылечек, с узорами железных дымников и покосившимися воротами Слава изучил, когда стал школьником.
Квартал по улице Герцена, между улицами Дзержинского и Первомайской – родной квартал Славы Крапивина. Сейчас деревянных домов этого квартала нет, на их месте – стоянка машин администрации города Тюмени.
Деревянные домики на улице Герцена с резьбой наличников и крылечек, с узорами железных дымников и покосившимися воротами Слава изучил, когда стал школьником.
Квартал по улице Герцена, между улицами Дзержинского и Первомайской – родной квартал Славы Крапивина. Сейчас деревянных домов этого квартала нет, на их месте – стоянка машин администрации города Тюмени.
Улица Герцена. Дом на улице Герцена, 59 (1938-1946, март)
Дом на ул. Герцена, 59 1970-е гг.
Улица Герцена (ранее – улица Ляминская). На картах XVII – XVIII вв. современной улицы Герцена нет, на её месте был овраг, отделявший от города Малое Городище, который постепенно засыпали и застраивали. До улицы Кирова (ранее Войновской) улица Герцена (Ляминская) была застроена с обеих сторон, а дальше, до улицы Перекопской (переулок Трусовский), была односторонкой. 4 ноября 1922 года, по случаю пятилетия октябрьской революции, улицу переименовали в «улицу Герцена» (А.И. Герцен – русский публицист-революционер, писатель, педагог, философ).
Деревянные домики на улице Герцена с резьбой наличников и крылечек, с узорами железных дымников и покосившимися воротами Слава изучил, когда стал школьником.
Квартал по улице Герцена, между улицами Дзержинского и Первомайской – родной квартал Славы Крапивина. Сейчас деревянных домов этого квартала нет, на их месте – стоянка машин администрации города Тюмени.
Деревянные домики на улице Герцена с резьбой наличников и крылечек, с узорами железных дымников и покосившимися воротами Слава изучил, когда стал школьником.
Квартал по улице Герцена, между улицами Дзержинского и Первомайской – родной квартал Славы Крапивина. Сейчас деревянных домов этого квартала нет, на их месте – стоянка машин администрации города Тюмени.
Улица Герцена. Дом на улице Герцена, 59 (1938-1946, март)
...Моей родиной всегда остаётся квартал на улице Герцена, между улицами Дзержинского и Первомайской. Наш дом номер пятьдесят девять стоял в самой середине улицы Герцена. Одноэтажная и немощеная, эта улица по тогдашним масштабам считалась очень длинной. Начиналась она у старого Текутьевского кладбища, которое синело вдали, как неведомый лес, а кончалась у Земляного моста через лог, у района Большое Городище…
Об улице Герцена
За Земляным мостом, за Городищем, за таинственными башнями старинного монастыря были ещё кварталы, дороги, военный городок со стрельбищами, а уж потом начинались луга и рощицы. Сам я до семи лет не бывал ни в том, ни в другом конце улицы. Порой мне казалось, что на востоке, за страшновато-загадочным кладбищем, и на западе, за чернеющими на закате тополями, сразу начинаются неизведанные края. С заповедными лесами и непохожими на Тюмень городами. И с морем...
Я в глубине души знал, что Земля начинается от нашего двора между двумя домами № 59 на тюменской улице Герцена. И от нашего квартала… Начинался наш квартал (в моём представлении) с двухэтажного дома на углу улицы Дзержинского. Это название улица получила уже на моей детской памяти, во время войны. А до того была Садовой. От улицы Дзержинского квартал тянулся до Первомайской. Потом, уже взрослым, я измерил это расстояние шагами. Их оказалось сто сорок два. Значит, около ста метров.
...Моей родиной всегда остаётся квартал на улице Герцена, между улицами Дзержинского и Первомайской. Наш дом номер пятьдесят девять стоял в самой середине улицы Герцена. Одноэтажная и немощеная, эта улица по тогдашним масштабам считалась очень длинной. Начиналась она у старого Текутьевского кладбища, которое синело вдали, как неведомый лес, а кончалась у Земляного моста через лог, у района Большое Городище…
Об улице Герцена
За Земляным мостом, за Городищем, за таинственными башнями старинного монастыря были ещё кварталы, дороги, военный городок со стрельбищами, а уж потом начинались луга и рощицы. Сам я до семи лет не бывал ни в том, ни в другом конце улицы. Порой мне казалось, что на востоке, за страшновато-загадочным кладбищем, и на западе, за чернеющими на закате тополями, сразу начинаются неизведанные края. С заповедными лесами и непохожими на Тюмень городами. И с морем...
Я в глубине души знал, что Земля начинается от нашего двора между двумя домами № 59 на тюменской улице Герцена. И от нашего квартала… Начинался наш квартал (в моём представлении) с двухэтажного дома на углу улицы Дзержинского. Это название улица получила уже на моей детской памяти, во время войны. А до того была Садовой. От улицы Дзержинского квартал тянулся до Первомайской. Потом, уже взрослым, я измерил это расстояние шагами. Их оказалось сто сорок два. Значит, около ста метров.
После двухэтажного дома стоял наш, флигель. Обитый досками, покрытый облупленной желто-табачной краской. На улицу смотрели три окна со ставнями. Карнизы – без узоров, простенькие. На треугольном фронтоне крыши – слуховое чердачное оконце в виде полумесяца «спинкой» вверх. Под окнами тянулась завалинка – дощатая, набитая опилками. Угол завалинки прогнил, мы, ребятишки, выгребали оттуда опилки для игры… У них был особый запах – запах моего дома...
О дворе и доме № 59
За хлипкой дощатой стенкой нашей комнаты обитал сосед Пашка. Он был старше меня на 3 года.
Дом «выходил на улицу торцом, тремя окнами. И казался с тротуара небольшой избушкой под двускатной крышей. А внутри двора дом тянулся длинно, как барак. Но он не был бараком. Просто старый длинный дом. Когда мне было лет пять, я любил пробегать его насквозь – через нашу большую комнату, через проходную «дяди Борину», через кухню с обширной русской печью»
После двухэтажного дома стоял наш, флигель. Обитый досками, покрытый облупленной желто-табачной краской. На улицу смотрели три окна со ставнями. Карнизы – без узоров, простенькие. На треугольном фронтоне крыши – слуховое чердачное оконце в виде полумесяца «спинкой» вверх. Под окнами тянулась завалинка – дощатая, набитая опилками. Угол завалинки прогнил, мы, ребятишки, выгребали оттуда опилки для игры… У них был особый запах – запах моего дома...
О дворе и доме № 59
За хлипкой дощатой стенкой нашей комнаты обитал сосед Пашка. Он был старше меня на 3 года.
Дом «выходил на улицу торцом, тремя окнами. И казался с тротуара небольшой избушкой под двускатной крышей. А внутри двора дом тянулся длинно, как барак. Но он не был бараком. Просто старый длинный дом. Когда мне было лет пять, я любил пробегать его насквозь – через нашу большую комнату, через проходную «дяди Борину», через кухню с обширной русской печью»
Двор на улице Герцена
Мы собирались в просторном дворе на улице Герцена, где прошло моё раннее детство. Двор был просторный, с травой и могучим тополем, с зарослями репейника и крапивы у заборов. Длинные поленницы в дальнем конце двора пахли лесом: грибной сыростью и смолой. К локтям и ладоням прилипала золотистая сосновая чешуя.
Мы собирались в просторном дворе на улице Герцена, где прошло моё раннее детство. Двор был просторный, с травой и могучим тополем, с зарослями репейника и крапивы у заборов. Длинные поленницы в дальнем конце двора пахли лесом: грибной сыростью и смолой. К локтям и ладоням прилипала золотистая сосновая чешуя.
Наш двор был обширен. Кроме двух домов, стоял в нем двухэтажный сарай – внизу были дровяники и стайки для коров, наверху – сеновалы. К торцу большого дома примыкал кирпичный магазинчик, «хлебный распределитель», где во время войны по карточкам выдавали хлебные пайки. На дворе всегда толпилась очередь из «нездешних» людей… Однажды огородили участок вокруг магазина бугристыми, покрытыми корой досками. Получился дворик внутри большого двора. Вход в него был отдельный, с улицы Дзержинского. Теперь очередь не мешала тихой суверенной жизни нашей ОГРАДЫ.
Наш двор был обширен. Кроме двух домов, стоял в нем двухэтажный сарай – внизу были дровяники и стайки для коров, наверху – сеновалы. К торцу большого дома примыкал кирпичный магазинчик, «хлебный распределитель», где во время войны по карточкам выдавали хлебные пайки. На дворе всегда толпилась очередь из «нездешних» людей… Однажды огородили участок вокруг магазина бугристыми, покрытыми корой досками. Получился дворик внутри большого двора. Вход в него был отдельный, с улицы Дзержинского. Теперь очередь не мешала тихой суверенной жизни нашей ОГРАДЫ.
Слава (1 год 8 месяцев) с мамой.
Двор на ул. Герцена, 59.
Сзади – дом, где жили Крапивины
Двор на ул. Герцена, 59.
Сзади – дом, где жили Крапивины
Двор на ул. Герцена, 59. Вдали голубятня
Слава (1 год 8 месяцев) с мамой.
Двор на ул. Герцена, 59.
Сзади – дом, где жили Крапивины
Двор на ул. Герцена, 59.
Сзади – дом, где жили Крапивины
Двор на ул. Герцена, 59. Вдали голубятня
Павлик Шадрин, справа - его дядя Вячеслав Васильевич Бабаилов.
Двор на ул. Герцена, 59. 1940
Двор на ул. Герцена, 59. 1940
Павел Шадрин. На ул. Герцена
Павлик Шадрин, справа - его дядя Вячеслав Васильевич Бабаилов.
Двор на ул. Герцена, 59. 1940
Двор на ул. Герцена, 59. 1940
Павел Шадрин. На ул. Герцена
Лучшим другом Славы был Павлик Шадрин, сосед по дому и товарищ по играм. А в будущем – герой многих крапивинских книг, под разными именами (Павлик Шаклин, Лешка Шалимов и другими).
Кроме нас, в доме жила семья Шаклиных: тетя Лена, её брат-инвалид Вячеслав Васильевич, её сыновья Павлик и Володя. Павлик был старше меня на три года, а Володя – совсем большой. Чуть поменьше моего старшего брата Сергея, который родился в 26-м.
Стены внутри дома были дощатые, тонкие, все слышно, что делается у соседей. Впрочем, особых тайн друг от друга и не было…
Говорили, что когда-то дом принадлежал Шаклиным, но потом его отняли, и он стал «жактовским» (от слова ЖАКТ – что-то вроде нынешнего ЖКО).
Стены внутри дома были дощатые, тонкие, все слышно, что делается у соседей. Впрочем, особых тайн друг от друга и не было…
Говорили, что когда-то дом принадлежал Шаклиным, но потом его отняли, и он стал «жактовским» (от слова ЖАКТ – что-то вроде нынешнего ЖКО).
Кроме нас, в доме жила семья Шаклиных: тетя Лена, её брат-инвалид Вячеслав Васильевич, её сыновья Павлик и Володя. Павлик был старше меня на три года, а Володя – совсем большой. Чуть поменьше моего старшего брата Сергея, который родился в 26-м.
Стены внутри дома были дощатые, тонкие, все слышно, что делается у соседей. Впрочем, особых тайн друг от друга и не было…
Говорили, что когда-то дом принадлежал Шаклиным, но потом его отняли, и он стал «жактовским» (от слова ЖАКТ – что-то вроде нынешнего ЖКО).
Стены внутри дома были дощатые, тонкие, все слышно, что делается у соседей. Впрочем, особых тайн друг от друга и не было…
Говорили, что когда-то дом принадлежал Шаклиным, но потом его отняли, и он стал «жактовским» (от слова ЖАКТ – что-то вроде нынешнего ЖКО).
Дома у Шалимовых очень интересно. На стенах карты и картинки с кораблями, на подоконниках рассыпанный «конструктор», на тумбочке граммофон с широченной трубой. И везде электрические приборы, с которыми возится дядя Рича. И полный шкаф интересных книг…
Дома у Шалимовых очень интересно. На стенах карты и картинки с кораблями, на подоконниках рассыпанный «конструктор», на тумбочке граммофон с широченной трубой. И везде электрические приборы, с которыми возится дядя Рича. И полный шкаф интересных книг…
Наша компания – Вовка, Амир Рашидов, Толька Петров, Володька Пятериков и еще разные ребята из ближних домов – никогда не скучала. Часто с нами объединялись и мальчишки постарше – Лешка Шалимов и его друзья. Занятий хватало: то футбол в сквере у цирка, то купание в Туре, под обрывами, то городки и «штандер», то партизанская «войнушка», то «сыщики-разбойники»…
Игры иногда заканчивались лишь к полуночи. Все окрестные улицы, скверы и дворы были наши – бегай, кричи, прячься, сражайся на палках, гоняй старый футбольный мяч
Игры иногда заканчивались лишь к полуночи. Все окрестные улицы, скверы и дворы были наши – бегай, кричи, прячься, сражайся на палках, гоняй старый футбольный мяч
Наша компания – Вовка, Амир Рашидов, Толька Петров, Володька Пятериков и еще разные ребята из ближних домов – никогда не скучала. Часто с нами объединялись и мальчишки постарше – Лешка Шалимов и его друзья. Занятий хватало: то футбол в сквере у цирка, то купание в Туре, под обрывами, то городки и «штандер», то партизанская «войнушка», то «сыщики-разбойники»…
Игры иногда заканчивались лишь к полуночи. Все окрестные улицы, скверы и дворы были наши – бегай, кричи, прячься, сражайся на палках, гоняй старый футбольный мяч
Игры иногда заканчивались лишь к полуночи. Все окрестные улицы, скверы и дворы были наши – бегай, кричи, прячься, сражайся на палках, гоняй старый футбольный мяч
Во дворе «шла мальчишеская жизнь с деревянными мечами, футболом, воздушными змеями и парусными эскадрами в синих лужах»
«…Мы, хотя и обормоты, но вовсе не шпана, а обыкновенные пацаны – со своим кодексом ребячьей жизни. Кстати, довольно справедливым»
«Детство у нас было счастливым, потому что мы делали его таким сами, своими руками. Как фанерный киноаппарат, кораблики из сосновой коры, ледяную гору на углу Казанской улицы, пиратские костюмы для новогоднего утренника и пугачи из медных трубок»
«…Мы, хотя и обормоты, но вовсе не шпана, а обыкновенные пацаны – со своим кодексом ребячьей жизни. Кстати, довольно справедливым»
«Детство у нас было счастливым, потому что мы делали его таким сами, своими руками. Как фанерный киноаппарат, кораблики из сосновой коры, ледяную гору на углу Казанской улицы, пиратские костюмы для новогоднего утренника и пугачи из медных трубок»
Улица Герцена, тополь у дома № 37
О тополе
Еще один житель двора на улице Герцена, самый старый и самый уважаемый – огромный тополь – свидетель многих событий жизни нескольких поколений жильцов двух домов по улице Герцена, 59.
Улица Герцена, тополь у дома № 37
О тополе
Еще один житель двора на улице Герцена, самый старый и самый уважаемый – огромный тополь – свидетель многих событий жизни нескольких поколений жильцов двух домов по улице Герцена, 59.
Этот реквием – не о человеке. Он о старом тополе, который был для меня живым, как человек, и любимым, как человек. Да разве только для меня! Тополь рос на углу улиц Дзержинского и Герцена, во дворе, где прошло моё детство. Он был самый большой в городе. Сейчас это трудно доказать: у деревьев не бывает документов. Но в те времена все ребята и взрослые знали точно: он самый высокий и самый старый.
«Тополь помнил всех, кто ссаживал на коленях кожу, пытаясь добраться хотя бы до первой развилки. Всех, кто, окончив школу, вбегал во двор и радостно лупил по стволу ненужным теперь портфелем. И тех, кто жил здесь всегда, и тех, кого заносили в наш сибирский город ветры военных эвакуаций… Тополь не обижался ни на ребят, ни на взрослых. Не обижался, когда по нему били тугими мячами, когда вырезали на его коре инициалы и сердца со стрелами, когда стреляли в него из пугачей…».
Когда уже не было старых наших домов и улица стала совсем другой, а тополь всё ещё стоял, он казался мне издалека – из других городов, из взрослой моей жизни – надежным береговым ориентиром. Он словно возвышался на берегу моря, у самой воды, и можно было подплыть и привязать к стволу свою лодку. Я надеялся, что когда-нибудь так и сделаю. Подойду к тополю, прислонюсь лбом к бугристой коре, закрою глаза и на миг представлю, что всё вокруг – как прежде. Услышу голоса приятелей-мальчишек, смех, скороговорку, считалки и патефонную песню «Любимый город» из распахнутого окна второго этажа…
Этот реквием – не о человеке. Он о старом тополе, который был для меня живым, как человек, и любимым, как человек. Да разве только для меня! Тополь рос на углу улиц Дзержинского и Герцена, во дворе, где прошло моё детство. Он был самый большой в городе. Сейчас это трудно доказать: у деревьев не бывает документов. Но в те времена все ребята и взрослые знали точно: он самый высокий и самый старый.
«Тополь помнил всех, кто ссаживал на коленях кожу, пытаясь добраться хотя бы до первой развилки. Всех, кто, окончив школу, вбегал во двор и радостно лупил по стволу ненужным теперь портфелем. И тех, кто жил здесь всегда, и тех, кого заносили в наш сибирский город ветры военных эвакуаций… Тополь не обижался ни на ребят, ни на взрослых. Не обижался, когда по нему били тугими мячами, когда вырезали на его коре инициалы и сердца со стрелами, когда стреляли в него из пугачей…».
Когда уже не было старых наших домов и улица стала совсем другой, а тополь всё ещё стоял, он казался мне издалека – из других городов, из взрослой моей жизни – надежным береговым ориентиром. Он словно возвышался на берегу моря, у самой воды, и можно было подплыть и привязать к стволу свою лодку. Я надеялся, что когда-нибудь так и сделаю. Подойду к тополю, прислонюсь лбом к бугристой коре, закрою глаза и на миг представлю, что всё вокруг – как прежде. Услышу голоса приятелей-мальчишек, смех, скороговорку, считалки и патефонную песню «Любимый город» из распахнутого окна второго этажа…
Владислав Крапивин на улице Герцена
2011 г.
2006 г.
Владислав Крапивин на улице Герцена
2011 г.
2006 г.
Мир моего детства, мир старых тюменских улиц, увиденных глазами мальчишки-фантазера и согретых на всю дальнейшую жизнь неисчезающей мальчишечьей любовью… Я оказался в городе, который я то и дело вспоминаю и вижу во сне. Сон и сказка неразделимы. Я узнавал памятные с детства старинные дома над откосами реки и лога, заросшие дворы с перекошенными воротами, крылечки с фигурными навесами, резьбу старинных наличников, таинственные заречные дали и путаницу переулков в пристанском районе. И где в одном из дворов, может быть, до сих пор прячется в лопухах старенький трехколесный велосипед – символ неисчезающего детства…
О старинных домах
А ещё дальше лежали совсем неведомые (в ту пору) кварталы. Потом-то, в школьные годы, я изучил их до каждого домика, до каждой калитки. И удивительную резьбу карнизов, крылечек и парадных дверей, и неожиданные изгибы улицы, которая порой выходила на край нашего знаменитого лога и становилась односторонней… Я знал на память жестяные таблички домовладельцев (написанные ещё с «ятями» и твердыми знаками). Помнил узоры железных дымников на печных трубах… Но всё это уже тогда, когда я был «большим». Школьником. А в первые годы жизни мне казалось, что родная улица уходит в неведомые дали.
Впервые взглянул на родную Тюмень «широко открытыми глазами». Полюбил бродить по заросшим переулкам, разглядывать резьбу на окнах, отыскивать «сказочные» места знакомого и всё равно таинственного города…
…Наша Тюмень – с её деревянной стариной, тополиным пухом в июне, заросшими остатками крепостных рвов и подземных ходов, с монастырем петровских времен и полынью у некрашеных заборов – дальний, загадочный край. Всё зависит от того, какими глазами смотреть. Я здесь родился. Здесь всё было моё. Но я научился находить необычное в заросшем лопухами уголке двора и различать налёт тайны или сказка на поломанном узоре старинного балкона…
Когда я подрос, то очень любил ходить мимо других интересных домов на моей улице и в ближних запутанных переулках. Это были домики с затейливыми крылечками, резными узорами на дверях, кружевными дымниками на печных трубах, тяжелыми, изукрашенными карнизами над большими окнами. На покривившихся воротах с башенками ржавели таблички и овальные знаки старинных страховых обществ. На некоторых знаках был якорь. Это делало нависшие над полынными склонами лога переулки ещё более загадочными. Похожими на закутки незнакомого приморского города.
Мир моего детства, мир старых тюменских улиц, увиденных глазами мальчишки-фантазера и согретых на всю дальнейшую жизнь неисчезающей мальчишечьей любовью… Я оказался в городе, который я то и дело вспоминаю и вижу во сне. Сон и сказка неразделимы. Я узнавал памятные с детства старинные дома над откосами реки и лога, заросшие дворы с перекошенными воротами, крылечки с фигурными навесами, резьбу старинных наличников, таинственные заречные дали и путаницу переулков в пристанском районе. И где в одном из дворов, может быть, до сих пор прячется в лопухах старенький трехколесный велосипед – символ неисчезающего детства…
О старинных домах
А ещё дальше лежали совсем неведомые (в ту пору) кварталы. Потом-то, в школьные годы, я изучил их до каждого домика, до каждой калитки. И удивительную резьбу карнизов, крылечек и парадных дверей, и неожиданные изгибы улицы, которая порой выходила на край нашего знаменитого лога и становилась односторонней… Я знал на память жестяные таблички домовладельцев (написанные ещё с «ятями» и твердыми знаками). Помнил узоры железных дымников на печных трубах… Но всё это уже тогда, когда я был «большим». Школьником. А в первые годы жизни мне казалось, что родная улица уходит в неведомые дали.
Впервые взглянул на родную Тюмень «широко открытыми глазами». Полюбил бродить по заросшим переулкам, разглядывать резьбу на окнах, отыскивать «сказочные» места знакомого и всё равно таинственного города…
…Наша Тюмень – с её деревянной стариной, тополиным пухом в июне, заросшими остатками крепостных рвов и подземных ходов, с монастырем петровских времен и полынью у некрашеных заборов – дальний, загадочный край. Всё зависит от того, какими глазами смотреть. Я здесь родился. Здесь всё было моё. Но я научился находить необычное в заросшем лопухами уголке двора и различать налёт тайны или сказка на поломанном узоре старинного балкона…
Когда я подрос, то очень любил ходить мимо других интересных домов на моей улице и в ближних запутанных переулках. Это были домики с затейливыми крылечками, резными узорами на дверях, кружевными дымниками на печных трубах, тяжелыми, изукрашенными карнизами над большими окнами. На покривившихся воротах с башенками ржавели таблички и овальные знаки старинных страховых обществ. На некоторых знаках был якорь. Это делало нависшие над полынными склонами лога переулки ещё более загадочными. Похожими на закутки незнакомого приморского города.
Дом на улице Герцена, 47
Дом на Герцена, 47 не сохранился до наших дней
Дом на Герцена, 47 не сохранился до наших дней
Знакомая дяди Бори жила в покосившемся домике с большущим круглым (а вернее, овальным) окном… Электричества не было, горела на столе керосиновая лампа с пузатым стеклом… Лампа высвечивала на фоне темных стекол изогнутые линии переплета. Я… всё хотел спросить, почему такое окно… дядя Боря сказал, что окно называется «венецианское». Такие делают в городе Венеции, в Италии… Обычай такой. Мода… А может быть, потому, что все дома у моря стоят. У пароходов окна тоже круглые, называются «иллюминаторы»…
Окно было роскошное. Овальное («венецианское»!), чуть ли не на всю стену. В узор из гнутых переплётов был включен застекленный квадрат с шарнирами, который Сашка расшатал и открыл наружу. Запахло мокрой сиренью, сырым песком… Сашка юркнул в открытую часть окна.
«Домик с венецианским окном стоит на улице Герцена до сих пор. По крайней мере, пока стоит. Покосившийся, обшитый досками, но все равно немного сказочный. Когда я подрос, то очень любил ходить мимо него. И мимо других интересных домов на моей улице, и в ближних запутанных переулках...» [Сейчас этого дома уже нет]
Знакомая дяди Бори жила в покосившемся домике с большущим круглым (а вернее, овальным) окном… Электричества не было, горела на столе керосиновая лампа с пузатым стеклом… Лампа высвечивала на фоне темных стекол изогнутые линии переплета. Я… всё хотел спросить, почему такое окно… дядя Боря сказал, что окно называется «венецианское». Такие делают в городе Венеции, в Италии… Обычай такой. Мода… А может быть, потому, что все дома у моря стоят. У пароходов окна тоже круглые, называются «иллюминаторы»…
Окно было роскошное. Овальное («венецианское»!), чуть ли не на всю стену. В узор из гнутых переплётов был включен застекленный квадрат с шарнирами, который Сашка расшатал и открыл наружу. Запахло мокрой сиренью, сырым песком… Сашка юркнул в открытую часть окна.
«Домик с венецианским окном стоит на улице Герцена до сих пор. По крайней мере, пока стоит. Покосившийся, обшитый досками, но все равно немного сказочный. Когда я подрос, то очень любил ходить мимо него. И мимо других интересных домов на моей улице, и в ближних запутанных переулках...» [Сейчас этого дома уже нет]
НАЧАЛЬНАЯ ШКОЛА № 19
Ул. Ленина, 41. Здание бывшей школы № 19
1. 1. Начальная школа № 19 (ул. Ленина, 41) – ранее – церковно-приходская школа при Спасской церкви
Построена на средства тюменского купца Г.Т. Молодых в 1898 году. Небольшое кирпичное одноэтажное на полуподвале здание в эклектическом стиле, которое украшает центральный ризалит парадного входа, с высоким аттиком, с угловыми тумбами, широкий карниз из многослойных городков.
В здании в советское время размещалась начальная школа № 19.
Построена на средства тюменского купца Г.Т. Молодых в 1898 году. Небольшое кирпичное одноэтажное на полуподвале здание в эклектическом стиле, которое украшает центральный ризалит парадного входа, с высоким аттиком, с угловыми тумбами, широкий карниз из многослойных городков.
В здании в советское время размещалась начальная школа № 19.
В сентябре 1946 года Слава пошел в школу, в начальную, № 19. Школа размещалась в здании бывшей церковно-приходской школы при Спасской церкви на улице Ленина (ранее – Спасской). Хотя этого, конечно, Слава не знал.
1. 1. Начальная школа № 19 (ул. Ленина, 41) – ранее – церковно-приходская школа при Спасской церкви
Построена на средства тюменского купца Г.Т. Молодых в 1898 году. Небольшое кирпичное одноэтажное на полуподвале здание в эклектическом стиле, которое украшает центральный ризалит парадного входа, с высоким аттиком, с угловыми тумбами, широкий карниз из многослойных городков.
В здании в советское время размещалась начальная школа № 19.
Построена на средства тюменского купца Г.Т. Молодых в 1898 году. Небольшое кирпичное одноэтажное на полуподвале здание в эклектическом стиле, которое украшает центральный ризалит парадного входа, с высоким аттиком, с угловыми тумбами, широкий карниз из многослойных городков.
В здании в советское время размещалась начальная школа № 19.
В сентябре 1946 года Слава пошел в школу, в начальную, № 19. Школа размещалась в здании бывшей церковно-приходской школы при Спасской церкви на улице Ленина (ранее – Спасской). Хотя этого, конечно, Слава не знал.
СПРАВКА 3
Я пришел с мамой в школу. В начальную, № 19, что была в трех кварталах от моего дома, на улице Ленина, рядом с красивой церковью – на её белую башню я любил смотреть со своего крыльца. Школа была в полтора этажа, с полуподвалом. Кирпичная, побеленная, старинной постройки, с узкими высокими окнами. На просторной полутемной лестнице с точеными перилами толпилось множество ребят… Было тесно. Я вдохнул незнакомый школьный запах…
Писали тогда деревянными ручками-вставочками со стальными перьями. Перья макали в чернильницы-непроливашки или аптечные пузырьки, где разводили купленный на толкучке чернильный порошок.
Большинство нынешних ребят про «чернилки» и не знает. А в середине XX века они были у каждого школьника. Делались «чернилки» из пластмассы, из стекла, из фаянса. Снаружи – этакие стаканчики ростом со спичечный коробок, а внутри у них стенки сужались воронкой. Чернил наливалось немного, так, чтобы горлышко воронки не погружалось в них. Если чернилку клали на бок или переворачивали, содержимое её оказывалось за краями воронки и не выливалось наружу. Отсюда и название – «непроливашка». Оно употреблялось даже чаще, чем «чернилка». Самыми солидными были фаянсовые. Делали их ещё в довоенные времена. Иногда на белых блестящих боках красовались цветные картинки: цветочки, утята, пионеры с горнами, снежинки. А были и попроще: с полосками по краю. Белые, с тонким и синими каёмками у верхней кромки. У меня была в точности такая же!
Я пришел с мамой в школу. В начальную, № 19, что была в трех кварталах от моего дома, на улице Ленина, рядом с красивой церковью – на её белую башню я любил смотреть со своего крыльца. Школа была в полтора этажа, с полуподвалом. Кирпичная, побеленная, старинной постройки, с узкими высокими окнами. На просторной полутемной лестнице с точеными перилами толпилось множество ребят… Было тесно. Я вдохнул незнакомый школьный запах…
Писали тогда деревянными ручками-вставочками со стальными перьями. Перья макали в чернильницы-непроливашки или аптечные пузырьки, где разводили купленный на толкучке чернильный порошок.
Большинство нынешних ребят про «чернилки» и не знает. А в середине XX века они были у каждого школьника. Делались «чернилки» из пластмассы, из стекла, из фаянса. Снаружи – этакие стаканчики ростом со спичечный коробок, а внутри у них стенки сужались воронкой. Чернил наливалось немного, так, чтобы горлышко воронки не погружалось в них. Если чернилку клали на бок или переворачивали, содержимое её оказывалось за краями воронки и не выливалось наружу. Отсюда и название – «непроливашка». Оно употреблялось даже чаще, чем «чернилка». Самыми солидными были фаянсовые. Делали их ещё в довоенные времена. Иногда на белых блестящих боках красовались цветные картинки: цветочки, утята, пионеры с горнами, снежинки. А были и попроще: с полосками по краю. Белые, с тонким и синими каёмками у верхней кромки. У меня была в точности такая же!
ДОМ НА УЛИЦЕ СМОЛЕНСКОЙ, 32
(1946-1948, лето)
(1946-1948, лето)
Улица Смоленская. (Дом № 32 не сохранился)
3. Улица Смоленская – одна из «разорванных» улиц Тюмени, её фрагменты сохранились на участке между улицами Камышинской и Грибоедова. Осенью 1946 года мама со Славой переехали в комнатку славиного отчима, в доме № 32 по улице Смоленской, семья жила там до лета 1948 года, тогда Слава учился в первом и втором классах.
Этот дом на улице Смоленской и эту улицу Слава так и не полюбил: всё там было чужим, а ребята на улице – задиристыми. Не смог Слава полюбить и своего отчима – Владимира Эдвиновича Куна, «человека нервного, с тяжелым характером», который всё-таки кое-чему полезному Славу научил: «давать сдачи обидчикам, стрелять из охотничьего ружья и разбираться в истории русского флота»
СПРАВКА 4
Мы с мамой перебрались из моего родного дома на другую квартиру, к человеку, который стал моим отчимом. Началась непохожая на прежнюю жизнь. Правда, ходил я в ту же, что и раньше, школу, но дом был другой, соседи другие, ребята на дворе и на улице – тоже…
Осенью сорок шестого года, когда мне было восемь лет, мы с мамой переехали с милой сердцу улицы. Недалеко переехали, за пять кварталов, на Смоленскую. И хорошо хоть, что недалеко... Смоленская на первый взгляд ничем не отличалась от улицы Герцена. Те же домики, ворота и хлипкие деревянные тротуары. Но была она гораздо короче, несолидно виляла, и в концах её никогда не светились ни восходы, ни закаты. И я ни разу не мог представить, что за дальним краем этой улицы есть что-то необыкновенное.
Фанера делала комнатушку похожей на каюту парусника – так мне нравилось думать. Жить от этого становилось интереснее. Вообще-то, жилось тесно. Мы там обитали втроем, я, мама и отчим. В доме № 32 на улице Смоленской, сейчас от этого деревянного квартала не осталось и следа. Дом был частным, принадлежал двум семействам. За тонкими стенками нашего жилища, справа и слева, обитали хозяева.
О доме на улице Смоленской, 32
3. Улица Смоленская – одна из «разорванных» улиц Тюмени, её фрагменты сохранились на участке между улицами Камышинской и Грибоедова. Осенью 1946 года мама со Славой переехали в комнатку славиного отчима, в доме № 32 по улице Смоленской, семья жила там до лета 1948 года, тогда Слава учился в первом и втором классах.
Этот дом на улице Смоленской и эту улицу Слава так и не полюбил: всё там было чужим, а ребята на улице – задиристыми. Не смог Слава полюбить и своего отчима – Владимира Эдвиновича Куна, «человека нервного, с тяжелым характером», который всё-таки кое-чему полезному Славу научил: «давать сдачи обидчикам, стрелять из охотничьего ружья и разбираться в истории русского флота»
Мы с мамой перебрались из моего родного дома на другую квартиру, к человеку, который стал моим отчимом. Началась непохожая на прежнюю жизнь. Правда, ходил я в ту же, что и раньше, школу, но дом был другой, соседи другие, ребята на дворе и на улице – тоже…
Осенью сорок шестого года, когда мне было восемь лет, мы с мамой переехали с милой сердцу улицы. Недалеко переехали, за пять кварталов, на Смоленскую. И хорошо хоть, что недалеко... Смоленская на первый взгляд ничем не отличалась от улицы Герцена. Те же домики, ворота и хлипкие деревянные тротуары. Но была она гораздо короче, несолидно виляла, и в концах её никогда не светились ни восходы, ни закаты. И я ни разу не мог представить, что за дальним краем этой улицы есть что-то необыкновенное.
Фанера делала комнатушку похожей на каюту парусника – так мне нравилось думать. Жить от этого становилось интереснее. Вообще-то, жилось тесно. Мы там обитали втроем, я, мама и отчим. В доме № 32 на улице Смоленской, сейчас от этого деревянного квартала не осталось и следа. Дом был частным, принадлежал двум семействам. За тонкими стенками нашего жилища, справа и слева, обитали хозяева.
О доме на улице Смоленской, 32
ДОМ НА УЛИЦЕ НАГОРНОЙ, 21 (1948-1949)
Ул. Нагорная, 21. В. Крапивин у дома по ул. Нагорной. 2006 г.
Ул. Нагорная, 21
Двор на ул. Нагорной, 21
Двор на ул. Нагорной, 21
Улица Нагорная – короткая улица в Затюменской части города. Начинается позади Крестовоздвиженского храма и тянется два квартала вдоль берега лога, в котором протекает речка Тюменка, затем сворачивает и после улицы Затюменской «впадает» в улицу Луначарского (ранее – Никольскую).
Сюда, в дом № 21 по ул. Нагорной, переехала семья Славы из маленькой комнаты по улице Смоленской, когда родился младший брат Славы Лёка (Олег). За домом по улице Нагорной, 21, где жила семья Славы Крапивина в 1948–1950 гг., был двор и огород, который выходил на лог с речкой Тюменкой, где любил играть Слава.
СПРАВКА 5
Вскоре мы переехали на улицу Нагорную. Это было далеко от Смоленской. И прежняя жизнь отодвинулась, стала казаться давней. Заслонили её другой дом, большая школа-семилетка, новые знакомства.
«Милый моему сердцу дом. В нем я жил с 48-го по 50-й год, когда учился в третьем, четвертом и пятом (до зимних каникул) классе. Только тогда крыша была не шиферная, а тесовая, и перед окнами стоял полусгнивший палисадник, в котором росла сирень. Левое окошко – мое. То есть за ним комнатка, в которой я спал, готовил уроки, мастерил кораблики и запоем читал раздобытые в соседней детской библиотеке книжки.
Улица Нагорная – короткая улица в Затюменской части города. Начинается позади Крестовоздвиженского храма и тянется два квартала вдоль берега лога, в котором протекает речка Тюменка, затем сворачивает и после улицы Затюменской «впадает» в улицу Луначарского (ранее – Никольскую).
Сюда, в дом № 21 по ул. Нагорной, переехала семья Славы из маленькой комнаты по улице Смоленской, когда родился младший брат Славы Лёка (Олег). За домом по улице Нагорной, 21, где жила семья Славы Крапивина в 1948–1950 гг., был двор и огород, который выходил на лог с речкой Тюменкой, где любил играть Слава.
СПРАВКА 5
Вскоре мы переехали на улицу Нагорную. Это было далеко от Смоленской. И прежняя жизнь отодвинулась, стала казаться давней. Заслонили её другой дом, большая школа-семилетка, новые знакомства.
«Милый моему сердцу дом. В нем я жил с 48-го по 50-й год, когда учился в третьем, четвертом и пятом (до зимних каникул) классе. Только тогда крыша была не шиферная, а тесовая, и перед окнами стоял полусгнивший палисадник, в котором росла сирень. Левое окошко – мое. То есть за ним комнатка, в которой я спал, готовил уроки, мастерил кораблики и запоем читал раздобытые в соседней детской библиотеке книжки.
СЕМИЛЕТНЯЯ ШКОЛА № 10
Бывшая тюменская школа № 10 (мужская)
Школа № 10, 3-й класс. Слава Крапивин – верхний ряд, второй слева. 1948 г.
Школа № 10, 3-й класс. Слава Крапивин – верхний ряд, второй слева. 1948 г.
В школе № 10 учился Слава в 1948-1950 гг. По окончании 4 класса он сдал первые экзамены и получил грамоту по итогам года (единственную за все годы школьного обучения). Впоследствии школу перевели, а здание отдали архитектурно-строительной академии.
6. Семилетняя школа № 10 (Ул. Луначарского, 2 корп. 3) – ранее – здание окружного суда (перекресток улиц Никольской и Казанской).
Окружной суд помещался в угловом двухэтажном с полуподвалом кирпичном оштукатуренном здании. Построено в последней трети XIX века по «образцовому» проекту, характерно для ранней эклектики, сохраняющей связь с классицизмом. Во второй половине ХХ века в здании размещалась школа № 10 (мужская). Впоследствии школу перевели, а здание отдали архитектурно-строительной академии. В 1990-е гг. был проведен капитальный ремонт, объем здания был увеличен почти вдвое боковой пристройкой. В настоящее время здание принадлежит Тюменскому индустриальному университету.
Окружной суд помещался в угловом двухэтажном с полуподвалом кирпичном оштукатуренном здании. Построено в последней трети XIX века по «образцовому» проекту, характерно для ранней эклектики, сохраняющей связь с классицизмом. Во второй половине ХХ века в здании размещалась школа № 10 (мужская). Впоследствии школу перевели, а здание отдали архитектурно-строительной академии. В 1990-е гг. был проведен капитальный ремонт, объем здания был увеличен почти вдвое боковой пристройкой. В настоящее время здание принадлежит Тюменскому индустриальному университету.
День переезда все-таки наступил. И после этого началась новая полоса моей жизни: вблизи от реки и старинного монастыря, на краю заросшего бурьяном таинственного лога. Появились новые приятели, и я пошел в новую школу.
Эта школа-семилетка на углу улиц Казанской и Луначарского мне понравилась. Она была просторная, светлая, двухэтажная. В вестибюле блестел желтый паркет, а в углу даже стоял гипсовый бюст Пушкина на голубой фанерной подставке. Это придавало школе академичность. Похоже было на гимназию из книжки про давние времена. А самое хорошее – то, что школа была мужская, без единой девчонки. Это казалось мне тогда великим преимуществом.
Эта школа-семилетка на углу улиц Казанской и Луначарского мне понравилась. Она была просторная, светлая, двухэтажная. В вестибюле блестел желтый паркет, а в углу даже стоял гипсовый бюст Пушкина на голубой фанерной подставке. Это придавало школе академичность. Похоже было на гимназию из книжки про давние времена. А самое хорошее – то, что школа была мужская, без единой девчонки. Это казалось мне тогда великим преимуществом.
В школе № 10 учился Слава в 1948-1950 гг. По окончании 4 класса он сдал первые экзамены и получил грамоту по итогам года (единственную за все годы школьного обучения). Впоследствии школу перевели, а здание отдали архитектурно-строительной академии.
6. Семилетняя школа № 10 (Ул. Луначарского, 2 корп. 3) – ранее – здание окружного суда (перекресток улиц Никольской и Казанской).
Окружной суд помещался в угловом двухэтажном с полуподвалом кирпичном оштукатуренном здании. Построено в последней трети XIX века по «образцовому» проекту, характерно для ранней эклектики, сохраняющей связь с классицизмом. Во второй половине ХХ века в здании размещалась школа № 10 (мужская). Впоследствии школу перевели, а здание отдали архитектурно-строительной академии. В 1990-е гг. был проведен капитальный ремонт, объем здания был увеличен почти вдвое боковой пристройкой. В настоящее время здание принадлежит Тюменскому индустриальному университету.
Окружной суд помещался в угловом двухэтажном с полуподвалом кирпичном оштукатуренном здании. Построено в последней трети XIX века по «образцовому» проекту, характерно для ранней эклектики, сохраняющей связь с классицизмом. Во второй половине ХХ века в здании размещалась школа № 10 (мужская). Впоследствии школу перевели, а здание отдали архитектурно-строительной академии. В 1990-е гг. был проведен капитальный ремонт, объем здания был увеличен почти вдвое боковой пристройкой. В настоящее время здание принадлежит Тюменскому индустриальному университету.
День переезда все-таки наступил. И после этого началась новая полоса моей жизни: вблизи от реки и старинного монастыря, на краю заросшего бурьяном таинственного лога. Появились новые приятели, и я пошел в новую школу.
Эта школа-семилетка на углу улиц Казанской и Луначарского мне понравилась. Она была просторная, светлая, двухэтажная. В вестибюле блестел желтый паркет, а в углу даже стоял гипсовый бюст Пушкина на голубой фанерной подставке. Это придавало школе академичность. Похоже было на гимназию из книжки про давние времена. А самое хорошее – то, что школа была мужская, без единой девчонки. Это казалось мне тогда великим преимуществом.
Эта школа-семилетка на углу улиц Казанской и Луначарского мне понравилась. Она была просторная, светлая, двухэтажная. В вестибюле блестел желтый паркет, а в углу даже стоял гипсовый бюст Пушкина на голубой фанерной подставке. Это придавало школе академичность. Похоже было на гимназию из книжки про давние времена. А самое хорошее – то, что школа была мужская, без единой девчонки. Это казалось мне тогда великим преимуществом.
СПРАВКА 6
ДОМ НА УЛИЦЕ ГРИБОЕДОВА, 31 (1950-1956)
В. Крапивин у дома по ул. Грибоедова, 31. 2006 г.
Дом на ул. Грибоедова, 31. Мама с младшим сыном Олегом
Во дворе дома по ул. Грибоедова
Во дворе дома по ул. Грибоедова
«В середине прошлого века я, мальчишка, жил на улице Грибоедова, в двухэтажном, скрипучем, как таверна «Адмирал Бенбоу», доме № 31».
В. Крапивин
--
«… у меня за спиной, над заборами и застывшими тополиными ветками горело желтое окошко второго этажа. Окошко моего дома. Я знал, что мама, вставшая раньше меня, хлопочет по хозяйству и время от времени поглядывает сквозь стекла – как бы мне во след, хотя и не видит меня. С той поры во мне навсегда осталось ощущение теплого окошка за моей спиной. Ощущение дома, где тебя ждут. На всех дальних путях, во всех опасностях и тревогах…»
В. Крапивин
--
«… у меня за спиной, над заборами и застывшими тополиными ветками горело желтое окошко второго этажа. Окошко моего дома. Я знал, что мама, вставшая раньше меня, хлопочет по хозяйству и время от времени поглядывает сквозь стекла – как бы мне во след, хотя и не видит меня. С той поры во мне навсегда осталось ощущение теплого окошка за моей спиной. Ощущение дома, где тебя ждут. На всех дальних путях, во всех опасностях и тревогах…»
СПРАВКА 7
7. Улица Грибоедова начинается от Цветного бульвара (ранее здесь граничили Городской сад и стадион) и заканчивается у одного из отгоров лога в привокзальном районе.
СРЕДНЯЯ ШКОЛА № 25
Школа № 25
Школа № 25, 10 «В» класс. Слава Крапивин – верхний ряд, третий слева. 1956 г.
Школа № 25, 10 «В» класс. Слава Крапивин – верхний ряд, третий слева. 1956 г.
8. Средняя школа № 25 (ул. Первомайская, 1).
Была образована во второй половине 1930-х годов. В 1943 году ввели раздельное образование для мальчиков и девочек, и школа № 25 была мужская (а школа № 21 – женская). С 1954 года образование снова стало совместным.
Была образована во второй половине 1930-х годов. В 1943 году ввели раздельное образование для мальчиков и девочек, и школа № 25 была мужская (а школа № 21 – женская). С 1954 года образование снова стало совместным.
СПРАВКА 8
Год назад наше семейство переехало на улицу Грибоедова, и меня записали в школу № 25. Ничего школа. И ребят в ней оказалось много знакомых (потому что улица Герцена неподалеку), и многие учителя знали по прежней работе моего отца. Учились мы, шестиклассники, во вторую смену, с двух часов. Я, в отличие от старших брата и сестры, отличником не был. Наоборот. В прошлом году схлопотал даже переэкзаменовку по математике. И сейчас у меня с математикой были крупные нелады.
Пятый урок – рисование, а это вовсе даже и не урок, а сплошная радость! В учителе рисования Александре Павловиче Митинском души не чаяли все поколения школьников. Даже довоенные. Полный, высокий, лысоватый, с круглым добродушным лицом, он казался нам воплощением радости. И всепрощения. Не помню, чтобы он кому-то поставил двойку, повысил голос или выставил из класса развеселившееся сверх меры чадо. А надо сказать, на уроках Александра Павловича мы не блистали дисциплиной. Были там постоянный смех и болтовня. Впрочем, и рисовали охотно. Умел Александр Павлович даже скучное срисовывание кувшинов и гипсовых фигур подать как дело весьма азартное. А еще больше нравилось нам, когда он предлагал:
– Сегодня рисуйте что хотите, развивайте воображение.
– Сегодня рисуйте что хотите, развивайте воображение.